О чём стучит сердце?

дочке Василине

Жило-было Сердце.
- Тук-тук, - сказало оно однажды другому сердцу.
- Тук-тук, - робко отозвалось оно.
- Тук-тук, - повторило первое.
- Тук-тук, - смелее ответило второе.
- Тук-тук, тук-тук, тук-тук, - сказало первое.
- Тук-тук, - согласилось второе.
- Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук...
- Тук-тук, - опять согласилось оно.
- Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, - рассказывало сердце, найдя понимание.
- Тук-тук, тук-тук, - слушало второе,
- Тук-тук, тук-тук, - переживало оно,
- Тук-тук, тук-тук, - успокаивало и обнадёживало,
- Тук-тук, тук-тук, - нежно приговаривало и нашёптывало.
- Тук-тук, - затихало первое,
- Тук-тук, - слушало оно тихий шёпот,
- Тук-тук, - нежность разливалась по сердцу,
- Тук-тук, - переполняла его,
- Тук-тук, - полилась через край...
- Тук?.. - чуть слышно спросило оно.
- Тук... - кивнуло второе.
- Тук! - радостно вскрикнуло первое,
- Тук! - счастливо отозвалось второе.
- Тук! - застучали они вместе, -
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук! - два голоса слились в один.
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук!
- Тук! - и родилось третье, маленькое Сердечко, -
- Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, - забилось оно быстро,
- Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, - тоненьким голоском,
- Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук!..
- О чём же стучит оно, твоё сердце?

Ноябрь, 2003 г.

Я родился!

сыну Всеволоду

  Сначала я был рыбой. Но до этого было самое начало. А до самого начала было самое самое начало. И даже до самого самого начала что-то было. Но что, я уже совсем не помню. Правда, когда я вырасту, я узнаю, что до самого самого начала было две клетки – мамина и папина. А потом… Потом уже был я.

  Так вот, когда я уже был, и когда я был уже рыбой, я плавал в небольшом круглом тёмном аквариуме (когда я вырасту, я узнаю, что это был мамин живот) и мечтал стать человеком. На самом деле я хотел быть котёнком – пушистым, рыженьким и зеленоглазым (когда я вырасту, такой котёнок будет у наших соседей), но моя мама, в аквариуме, т. е. в животе которой я жил, ещё тогда, когда я не был даже рыбой, представляла меня не иначе, как человеком, и поэтому, чтобы её не расстраивать и не расстраиваться самому, я решил взять себе облик человека, для того и стал об этом усердно мечтать.

  Когда я уже имел человеческие ручки и ножки, ушки и глазки, ротик и носик и ещё немало всякой человеческой всячины, у меня появилось очень много свободного от мечтаний времени, и я начал пинаться. Сначала этими человеческими ручками и ножками я пинался от досады – всё-таки я хотел быть котёнком, но мою маму это привело в такой восторг, что потом я стал пинаться исключительно для её удовольствия. Правда, иногда это ей мешало спать, и она начинала кругами ходить по дому; тогда у меня начинала кружиться голова, и я пинаться переставал. Потом, когда я ещё не вырасту, но уже рожусь (а может быть, родюсь?), и уже научусь кричать, мама также будет ходить кругами, держа меня на руках, к тому же энергично потряхивая и покачивая, чтобы у меня ещё сильней закружилась голова и я скорей успокоился. Но я всё равно её люблю. И ведь она думает, что детям это нравиться! Когда я вырасту, я скажу ей, что это не так.

  Так вот, пинался я, пинался, резвился-резвился, и сам не заметил, как стал большой-большой – три с половиной килограмма. Правда, тогда я решил, что это домик стал маленький: рукой не размахнуться, ног не разогнуть, а уж кувырнуться – об этом и не мечтай, соси себе палец, а больше и заняться нечем. Скучно стало в такой тесноте жить, пора выбираться, думаю. Разбудил маму и давай вылазить. Было трудно, но домик помогал мне – он сам выталкивал меня наружу. А мама всё приговаривала и нашёптывала: «Тихо-тихо-тихо-тихо… чщщщ… тихо-тихо-тихо-тихо…» Я немного обижался: ну что я, девчонка что ли, чтоб меня так успокаивать?! Потерплю, плакать не буду. Хотя потом я всё же заплакал, но это скорее от радости. Когда я вырасту, мама расскажет мне, что это она не меня, а себя успокаивала: ей было больно и хотелось кричать, а в соседней комнате спала моя сестрёнка и мама боялась её разбудить, поэтому рождали мы меня в тишине.

  Когда моя голова выскользнула наружу, её подхватили мамины руки, а когда я весь вынырнул из мамы, - поймали папины. – Так я попал сразу в четыре самых родных и надёжных руки.

   - Мама, здравствуй! – хотел я сказать,

   - Папа, здравствуй!

  Я родился! – но говорить я ещё не умел, и поэтому только расплакался от счастья.

Добавил Блинов Сергей Евгеньевич (21.06.2006 г.)